>Когда речь шла о том, что большинство побед подтверждали сами пилоты и я поместил в копилку скан "Журнала учета сбитых самолетов" того же 16 гиап, который это хорошо показывал (он, возможно, до сих пор там лежит) - это кого-нибудь ПЕРЕубедлило? Давно понятно, что если человек сотавил о чем-то мнение и не желает его менять - с ним спорить бесполезно.
Ну почему же - меня убедило вполне. Кстати там было как минимум два случая подтверждения наземными наблюдателями(звания у них там были навроде генерала, что очевидно выводило данные свидетельства из разряда пилотов). Другое дело что скан лишь констатирует факт что в 16 ГвИАП дело обстояло именно так, но отнюдь не объясняет почему большинство ветеранов повторяют про строжайшую систему подтверждения побед. У мифа(если это миф) должны быть свои причины и источники, без их нахождения говорить о том что мы разобрались в вопросе бессмысленно.
Что касается 16 ГвИАП конкретно - у Покрышкина есть в мемуарах что он СПЕЦАЛЬНО просил разрешение на подтвреждение побед только летчиками:
В своем выступлении говорил о целесообразности перехвата вражеских бомбардировщиков на маршруте их полета к цели, чтобы предотвратить удары по нашим наземным войскам. Привел примеры перехвата моей восьмеркой больших групп бомбардировщиков противника в глубоком тылу врага. К сожалению, уничтоженную технику нам не засчитывают. В приказе, изданном еще в начале войны, установлено, что сбитые самолеты противника должны быть подтверждены нашими наземными войсками или зафиксированы кинопулеметом. Разве могут передовые части видеть воздушный бой, если мы деремся в двадцати — тридцати километрах в тылу у противника? Наша же промышленность пока производит самолеты без кинопулеметов. К примеру, в районе Мысхако основные бои нам пришлось вести над морем, в пятидесяти километрах западнее Новороссийска. Сбитые машины врага хорошо видели стрелки сопровождаемых нами бомбардировщиков. Но их данные не служат подтверждением победы в воздушной схватке. Попросил от имени летчиков-истребителей этот приказ изменить.
Выслушав мое выступление и сделав пометки в блокноте на столе, Вершинин сказал:
— Товарищ Покрышкин, ваше выступление заслуживает внимания. По этим вопросам будут даны указания. Предложения по приказу о сбитых самолетах доложим в Москву. В отношении боев в районе Мысхако вам и штурману армии завтра же слетать в бомбардировочный полк. При получении подтверждения засчитаем сбитые самолеты.
Совещание закончилось, и все расходились с уверенностью, что будут учтены наш боевой опыт и предложения. После совещания я обратился к генералу Вершинину по поводу Олиференко.
— Какой же из него истребитель? Обучать его здесь, на фронте, у вас не будет времени, — заметил командующий.
— Отпустите его, товарищ генерал, в наш полк! Он хочет стать истребителем. При таком рвении он будет хорошим воздушным бойцом. Я найду время для его обучения.
— Что ж, надеюсь на вас и возражать о переводе не буду. Только осторожнее с ним, не торопитесь пускать в бой.
Вскоре возвратился к своему самолету. Его уже отремонтировали. Там ждал Олиференко.
— Все нормально, — сообщил ему. — Командующий дал "добро". Сдавайте эскадрилью и прибывайте в полк.
На другой день со штурманом армии разобрались в количестве сбитых нами "мессершмиттов" и "фоккеров" в боях при сопровождении бомбардировщиков в районе Мысхако. Данные стрелков самолетов Пе-2 были выше, чем наши донесения. Беседуя с командиром бомбардировочного полка, с горечью сказал, что недавно не уберег Пе-2 и его сбили. Как же был удивлен и обрадован, когда мне сообщили, что летчик Пе-2 с целью дезориентации "фоккеров" имитировал падение. А сам благополучно приземлился на аэродроме Геленджика. Штурман же и стрелок, решившие, что самолет сбит, выбросились без команды летчика с парашютами.
