Форум сайта www.airforce.ru

	От	amyatishkin
	К	amyatishkin
	Дата	04.11.2003 01:31:15
	Рубрики	1936-1945 гг.;

Рассказ

На имена внимания не обращайте - я правил - плакал от них.

Сб. Халхин-Гол в огне / Сост. А. М. Кривель, Э. Тумэнжаргал. — М.: Правда; 1989.

Одиннадцатый (Рассказ)
Дамдины Бямба,
монгольский писатель

1

Когда трогались из города Баян-Тумен, бойцы думали, что предстоит дальняя дорога. Но не так уж много времени прошло, как раздалась команда: «Слезай!» Бойцы недоуменно выпрыгивали из-под зеленого брезентового покрытия машины. Они надели каски, накинули на плечи длинные винтовки.
Вокруг простиралась безлюдная дикая степь. Пахло свежей травой. Из бойцов только Лувсан знал, куда их привезли. Он был родом из этих мест. То место, где они остановились, называлось плоскогорьем Мунхэты. Оно находилось километрах в тридцати к северо-востоку от Баян-Тумена и чуть возвышалось над окружающей местностью. На севере в далеком мареве кутались две вершины, называемые Сумбэр и Холбоо. На северо-востоке у голубого подножия дальних гор переливались тусклыми очертаниями едва заметные домики сомонного центра Очирбаянмунха. На востоке можно было заметить пять вершин Халхи. А поближе, на южной стороне реки Керулен, виднелась вся покрытая сизой дымкой марева невысокая гора Мангирт.
Большинство из бойцов совсем недавно приехали из западного гористого края. Потому им местность казалась равнинной.
— Кругом ровно, как. на поверхности стола!
— Значит, это и есть бесконечная степь восточного края?
— Вроде степь, а кругом все видно далеко, словно находишься на вершине горы!
Обмениваясь подобными восклицаниями, бойцы ошалело озирались вокруг. Но тем не менее каждый про себя пытался представить: куда и зачем их привезли? [70]
Вскоре раздалась команда: «Стройся!» Старший лейтенант изучающим взглядом пробежал по взводу. Бойцы были призваны из разных частей, но все же сумели с первого раза стать в строй, соблюдая в основном ранжир. «Сразу видно, что целый год служили в армии», — с удовлетворением подумал старший лейтенант и скомандовал:
— Смирно! По порядку рассчитайсь!
Когда последний боец назвал свой порядковый номер, старший лейтенант скомандовал снова:
— Боец номер шестнадцать с двадцать, третьим, боец номер восемнадцатый с двадцать пятым... меняться местами шагом марш!
«Теперь точно по ранжиру выстроились», — отметил он про себя, когда бойцы заняли соответственно указанные им места, и, взглянув на часы, решил сразу приступить к работе.
— Я старший лейтенант Жигжидсурэн, — сказал он. — С этого дня вы должны становиться в строй в данном порядке. Здесь мы построим аэродром, а затем начнем собирать самолеты. Довожу до вашего сведения, что сюда мы прибыли по заданию Родины, чтобы сражаться с японскими захватчиками. Помните, что за короткий срок необходимо проделать большую работу. Люди, отлынивающие от работы или не выполняющие приказ, будут отвечать по закону военного времени.
Потом Жигжидсурэн скомандовал: «Вольно!» — и бойцы расслабились. Они не совсем поняли свою задачу, но переспрашивать не решались. Очень странно звучало то, что в этой безлюдной степи они будут строить аэродром да еще начнут мастерить самолеты. «Видно, остальные бойцы знают, как приступить к делу, и командир, видать, человек образованный, знающий свое дело. Вроде он не должен так шутить», — размышлял про себя боец Лувсан, но тут к нему обратился старший лейтенант:
— Ты, кажется, родом из этих мест?
— Так точно!
— Место, кажется, подходящее для строительства аэродрома?
— Я не знаю.
— Это самое открытое место во всей округе?
— Да, пожалуй. [71]
— А красиво будет, если на этом бугре ровными рядами разместятся самолеты?
— Красиво-то, конечно, красиво. Но...
Уже сказав «но», Лувсан сообразил, что может сказать лишнее слово, и умолк внезапно, будто прикусил язык. Он себя считал человеком многословным. Командир, заметив его замешательство, озорно подмигнул правым глазом и продолжал:
— Два человека разговаривают между собой, один из них, сказав «но», вдруг умолкает ни с того ни с сего. Неудобно как-то получается. Поскольку с этого момента наша жизнь будет протекать по одному руслу, не лучше ли продолжить то, что следует за этим «но»? Это будет и по-мужски и по уставу в отношении бойца и его командира, — сказал он как можно мягче и, улыбаясь, замолчал.
Сюда приехали уже опытные бойцы. Они умели поддерживать отношения с начальством как надо. Вспомнив их веселые отклики на разные замечания начальства, Лувсан осмелел и высказал свое суждение:
— Если здесь построить аэродром, то он будет слишком на виду, и враг сможет заметить нас еще из-за границы — вон она там, отсюда не будет и восьмидесяти километров. — И он указал рукой в сторону пяти высот Халхи.
— Тем лучше! — решительно заключил старший лейтенант и подумал про себя: «Значит, мы правильно выбрали местность».
«Он хочет построить аэродром на самом заметном месте, самолеты легко станут мишенью для врага. Не попадем ли под бомбометание из-за упрямства этого глупого начальника?» — с недоверием косился Лувсан на своего командира. А тот, в свою очередь, думал: «Вроде боец соображающий. Конечно, не мирное время, чтобы строить аэродром на самом заметном, открытом со всех сторон месте, но что делать, нужда, как говорится, заставляет».
Эту местность выбрал сам старший лейтенант, когда приезжал сюда из Баян-Тумена с начальником летной части и советскими инструкторами. Взвод бойцов, имеющих навыки в столярном и кузнечном деле, под его командованием приступил к строительству аэродрома.
За два дня они построили четыре землянки, обшили их изнутри новенькими досками. Затем старший лейтенант [72] приказал цирикам измерить площадь длиной с километр, шириной в девяносто шагов, разделить ее на пять полос и снять с них травяной покров. Бойцы взяли лопаты и принялись за работу. Пропитанная талыми водами земля в конце апреля была достаточно мягкой, и бойцы вскоре приготовили черные полосы выровненных дорог.
Лувсан за время своей службы вырыл немало индивидуальных окопчиков, но снимать дерн с такой площади ему приходилось впервые. Поэтому он был полон какого-то немого удивления. Наконец он позволил себе кратковременный отдых. Поставив ногу на лопату, он оглянулся и сказал:
— В наших краях так разравнивают землю охотники, когда расстилают на ней тарбаганьи шкуры. Небось много шкурок можно расстелить на этой дороге...
Стоявший рядом боец Бекболат замигал большими карими глазами и подтвердил с сильным казахским акцентом:
— И у нас тоже шкурки темных алтайских тарбаганов на такой земле расстилают.
Светловолосый боец с озорными глазами по имени Цэвэн вроде был рад случаю побалагурить.
— Вы думаете о том, как расстелить тут тарбаганьи шкурки, а командир думает о полете самолетов, слишком разные у вас думы, расхождение большое, — заметил он и сам засмеялся, будто сказал очень меткие и остроумные слова.
Тем временем подошел старший лейтенант, тщательно осмотрел черные полосы дорог, потом отошел, заметив как бы между прочим:
— Вы все толкуете о тарбаганьих шкурах? Впрочем, все путем, если учесть, что вы охотники. Только на этот раз нам придется охотиться не за тарбаганами, а за вражескими самолетами.
На следующий день бойцы изрядно намучились, натягивая в разные стороны металлические сетки. Борясь с шальным степным ветром, Лувсан пытался закрепить сеть на низком столбе. Глаза его залили слезы. Он хотел вытереть их носовым платком, который неожиданно зацепился за конец сетки и разорвался. Тут его взорвало, и он сердито заворчал:
— На кой черт нужен этот проклятый железный забор? Тюрьму, что ли, строят? [73]
— Если такое будешь говорить, в самом деле попадешь в тюрьму, — спокойно заметил Бекболат.
«И то верно! Вообще с самого начала я говорил неподходящие веши», — опасливо подумал Лувсан и, показывая разорванный платок, попытался выдавить из себя смех. Но Бекболат, видно, не думал оставлять его в покое. Он продолжал подтрунивать:
— Жена на тебя обиду затаит, что ты не сумел сберечь подаренный ею платок. Она донесет на тебя начальству, чтобы посадили в тюрьму.
Лувсан не хотел остаться в долгу и ответил вроде бы в его духе:
— Не до тебя направлял разговор, не до порога вытягивал ноги.
Но эта невинные шуточные слова воздействовали на Бекболата совершенно неожиданно: он нахмурил без того хмурые, почти сросшиеся брови и ничего не сказал. Потом слегка дернул за нос Лувсана. Лувсан опешил и возмутился. Глянув на Бекболата, за какую-то долю секунды сумел оценить: «Видать, силен малый». Но поскольку он сам имел титул бойца-сокола сомона Очирбаянмунх (чемпиона третьей ступени), то набрался отваги и пошел на него как заупрямившийся бык. Наблюдавший за ними боец Цэвэн, охваченный озорным предчувствием, начал их подзадоривать:
— Если чувствуете, что силушка выпирает наружу, попробуйте поборитесь!
Затем он сорвал с обоих шапки и запел песню борцов: «Откуда родом этот силач?» Наблюдавший за ними издалека старший лейтенант тоже был тут как тут. Он уже догадался, что произошел какой-то спор между Лувсаном и Бекболатом. Подбежав, он объявил:
— Сегодня Первое мая. Давайте на этом бугре начнем первое состязание борцов!
— Я не буду по-халхаски бороться, я буду бороться только по-казахски, — говорил Бекболат.
— А я буду бороться только по-монгольски, — упрямился Лувсан.
Спор разгорался. Он привлек внимание других бойцов, которые окружили Лувсана и Бекболата и ждали состязаний. Под давлением большинства решили бороться по-монгольски. Лувсан напал молниеносно и перебросил Бекболата через свою согнутую спину. [74]
Не ожидавший такого коварства Бекболат плюхнулся на землю спиной. Ради приличия он неохотно согнул колено в знак поражения и стал поправлять ремень. Между тем старший лейтенант хохотал от души и, оправившись от смеха, скомандовал.
— Теперь марш бороться по-казахски.
Приученный к воинской дисциплине Лувсан машинально среагировал:
— Понял! Есть исполнить!
Это вызвало всеобщий смех.
Лувсан только слышал о казахской борьбе «палуан курес", но не знал ее приемов. Пока он соображал и принимал соответствующую стойку, Бекболат схватил его за правую руку и перевернул через свое плечо. И положил на обе лопатки. Бойцы шумно аплодировали. Кто-то сыронизировал:
— Лувсан показал себя опытным борцом!
— Его невозможно одолеть! Но ничего, меня же не в тюрьму бросили, а только на землю. Он, оказывается, не Бекболат, а Бухболд{5}, — стряхивая с себя пыль, сказал Лувсан и искренне засмеялся.
Командир догадался, что спор между ними уже разрешен, и обратился ко всем:
— Ну, а теперь, товарищи, будем строить дом!
На расстоянии трехсот метров от своих землянок, в сетчатом заборе они построили пять достаточно больших домов и покрасили крыши в красный цвет. Легко было сколачивать дома из тонкой фанеры.
— Товарищ командир, нельзя ли красить в другой цвет? А то красные крыши слишком яркими кажутся! — сказал боец Цэвэн.
«Вопрос законный, это в порядке вещей», — подумал про себя старший лейтенант и ответил:
— Во-первых, красный цвет — это цвет революции. Во-вторых, он яркий. Наша ставка должна быть приметной.
Он достал из планшета карту и красным карандашом нарисовал на ней кружок. Это означало, что работа окончена.
— Заметные дома получились, — сказал один боец другому. — Теперь можно небось из землянок сюда перейти... [75]
Услышав этот разговор, старший лейтенант отрезал:
— Нельзя! В дом может перейти только тот, кто хочет умереть.
Бойцы испуганно уставились на него. Но старший лейтенант не стал дальше объяснять.
На следующий день бойцы получили новое задание: надо было выкопать с четырех углов аэродрома замаскированные укрытия и изнутри залить их толстым слоем цемента. Бойцы работали без передышки и очень устали.
— Здесь установят зенитки, — сказал один из бойцов.
— Кто тебе сказал? — спросил другой.
— Командир.
— Значит, он с тобой предельно откровенен.
Первый боец промолчал.
Вечером, когда цирики поужинали, к ним пришел старший лейтенант. Он был в хорошем настроении. Улыбаясь, приглядывался к каждому из них. Его черные глаза с двойными складками на верхних веках радостно поблескивали при свете лампы. Он оказал дружелюбно:
— Если хотите послать домой письма, завтра утром в Баян-Тумен отправится человек. Можно писать сейчас. Небось научились писать в армии?
Бойцы были грамотными. Потому слова командира восприняли как шутку. Но когда он спросил, знают ли они слова новой песни, никто не ответил. Тогда он велел нам записать слова этой песни и сам пропел ее густым, сильным басом.
— Теперь у нас есть хорошая песня, давайте споем ее строем в степи, — предложил Лувсан.
Под темным вечерним небом, утыканным тысячами звезд, по мягкой зеленой степи, пахнущей молодой весенней травой, полилась величественная мелодия, полная гордой отваги. Теплый ветерок подхватывал ее и разносил дальше.

2

На рассвете тревожно заиграла труба, и взвод выбежал строиться. Несколько дней бойцы не слышали этого ставшего привычным и чем-то милого сердцу звука, потому выскакивали из землянок охотно и дружно.
Старший лейтенант Жигжидсурэн уже давно поджидал их. Он скомандовал: «Смирно! По порядку рассчитайсь!» [76]
В это время на гребне западного перевала показались очертания машин. Их было восемь: три легковых и пять грузовых. Они передвигались с погашенными фарами. Когда подъехала первая машина, из нее вышли четыре человека. Старший лейтенант подошел к ним строевым шагом и четким .голосом отдал рапорт. Услышав слова: «Товарищ командующий воздушными силами, страны...» — бойцы поняли, что приехал полковник Зайсанов, фамилия которого мелькала на страницах и упоминалась в радиопередачах. Зайсанов прошелся перед строем бойцов и поздоровался. При утреннем свете ясно поблескивали знаки отличия полковника, сам он, высокий, горбоносый, с глубоко посаженными глазами, производил внушительное впечатление.
Начальство, в сопровождении старшего лейтенанта, пошло осматривать построенный бойцами военный объект: дороги, землянки, дома, укрытия для зениток. Затем они вернулись, и Зайсанов обратился к бойцам:
— Товарищи бойцы! Если судить по последним донесениям, с конца апреля японские захватчики сосредоточили большое количество войск и техники в таких приграничных местах, как Ганжурский и Жинжийский монастыри. Раньше они устраивали разные провокации и пограничные инциденты против нашего государства, а теперь, видимо, намереваются начать широкие боевые действия. Поэтому на вас возлагается весьма ответственная задача. Вы малочисленный, но особый взвод, отряд особого назначения. На сегодняшний день за несколько суток вы провели большую подготовительную работу... — Он замолчал на некоторое время, затем улыбнулся и продолжал: — Скоро у вас появятся свет и самолеты. Вам придется сражаться как подобает настоящим бойцам. Вы должны с честью выполнить эту почетную миссию!..
По знаку старшего лейтенанта бойцы троекратно прокричали «ура!». Затем командиры взяли у них письма и отправились в Баян-Тумен.
Пока бойцы выгружали из грузовых машин зенитки и устанавливали в укрытия, взошло солнце.

3

В тот день старший лейтенант, развернув рулон бумаги, долго смотрел, затем сказал:
— Сейчас мы начнем мастерить самолеты. — И подвел [77] бойцов к куче сложенной штабелями фанеры и листового железа.
На тех фанерных и железных листах мелом были нанесены силуэты крыльев и фюзеляжа самолета. Бойцы начали по тем линиям распиливать фанеру и разрезать листы железа.
Распиливавший фанеру Лувсан заметил:
— Мы не умеем строить путную кошару для овец или железную печь, а тут будем строить самолеты. Чудно получается как-то.
Бекболат, который в поте лица резал ножницами железные листы, не ответил ему. «Все получится, раз велели делать. Этот Зайсанов из наших краев, он казах по национальности, выдающийся летчик. Не шутку же шутит с нами. Небось и моторы пришлют к этим самолетам», — размышлял он про себя.
— Эй, Бекболат! У тебя есть уши или нет? Неужели ты веришь, что из этой детской игры получатся самолеты? — допытывался Лувсан.
В их разговор вмешался Цэвэн, который рядом пилил доски.
— Раз уж люди делают, значит, и мы сумеем. Только подойдет ли для самолетов такая тонкая фанера?
— Я тоже так думаю, — сказал Бекболат и продолжал резать железо, словно этим давал понять, что ему больше говорить нечего.
Три дня и три ночи они работали не покладая рук и подготовили детали для монтажа самолетов. Под руководством своего командира они, орудуя гвоздями и молотками, сколотили фюзеляжи пяти самолетов и установили на них большие деревянные пропеллеры. Когда ставили самолеты против ветра, пропеллеры начинали вертеться. Старший лейтенант отходил от них подальше и смотрел словно художник на свою картину, потом утвердительно закивал: «Ничего получается». Бойцы немного удивились.
— Товарищ командир, а брюхо у него открытым будет, что ли?
— Будет открытым.
— А где будет мотор его?
— Снаружи будет.
— А много будем делать таких самолетов?
— Сначала сделаем штук тридцать. А если они будут разрушены, сделаем еще. Возьмите из тех колес, которые [78] на машине, и привинтите их по два к каждому самолету.
Колеса оказались от настоящих самолетов. Бойцы почему-то обрадовались этому факту. Говорили между собой, что колеса на шарикоподшипниках.
За восемь дней напряженной работы бойцы под руководством своего командира смонтировали тридцать самолетов. Их поставили рядом по пять машин в каждом. Расстояние между рядами было сравнительно большим. В ста метрах от каждого самолета вырыли окопы, вмещающие двух человек. От самолета до окопа протянули конопляную веревку. Командир приказал бойцам забраться в окопы и дергать за веревки. Самолеты задвигались, вроде бы подпрыгивая на месте. «Ничего, получается», — подумал старший лейтенант. И, обращаясь ко всем, объявил:
— Теперь будем тянуть самолеты. Кто быстрее подтянет, того ждет поощрение. — Потом, подняв руку, опустил с командой: — Тянуть самолеты к себе... Начали!
Бойцам понравилась эта забавная игра. С шумом и гамом они притянули самолеты к окопам.
— А ты до армии был арканщиком, что ли?
— Так точно, командир.
— А ты?
— Арканщиком не был.
— Тогда, наверное, хорошо вытягивал ведра из колодца?
— Так точно, командир!
Построив бойцов, старший лейтенант еще раз взглянул на самолеты и объявил:
— В сегодняшнем состязании по перетягиванию самолетов первое место занял арканщик из белых степей Керулена Лувсан. На второе место вышел колодезный мастер из большой пустыни Желтых песков Цэвэн. От имени командира взвода перед всем строем объявляю им благодарность!
На следующий день они покрасили самолеты в зеленый цвет, на крыльях и на хвостах разрисовали яркие красные пятиконечные звезды.
Так на аэродроме горного перевала Мунхэты появились тридцать новеньких зеленых самолетов, которые красовались ровными рядами. [79]

4

Из Баян-Тумена прибыли дополнительные силы. Теперь в особом отряде старшего лейтенанта Жигжидсурэна стало тридцать самолетов, сорок бойцов для перетягивания их и еще шестнадцать зенитчиков. Приняв дополнительные силы, взвод стал боеготовной единицей.
Вырыли еще четыре землянки, появились повар, врач, водитель, раздатчик оружия.
Грузовые машины спрятали в земляные укрепления, замаскировали правой. Судя по тому, как ящиками прятали снаряды для зениток, можно предполагать, что тут ожидается война. Только странно было, что у них фанерные самолеты.
Иногда погода портилась, поднималась пыльная буря. Бойцы в своих землянках читали газету «Красная звезда», играли в каменные шашки с бумажной доской.
— Нашим самолетам далеко до полета...
— Небось моторы привезут.
— Разве бывают самолеты с навесным мотором?
Услышав этот разговор некоторых бойцов, командир взвода подумал: «Надо им объяснить, а то поздно будет».
Собрав бойцов, он обратился к ним:
— Бойцы! Мы построили ложный аэродром. Скоро начнутся боевые действия. Надо усилить наблюдения за дальней местностью. Прежде чем враг начнет бомбить Баян-Тумен, мы должны вызвать огонь на себя.
Цирики зашептались между собой: «Оказывается, своими нелетающими самолетами должны воевать с летающими».
...Боец Лувсан проверял прочность веревки, соединяющей его окоп с самолетом. И тут он столкнулся с командиром.
— Товарищ командир, мне, как отличному стрелку, положено быть у зенитки.
— Как хороший арканщик, будь готовым тянуть на себя макет самолета. Мне тоже бы хотелось полетать, — сказал старший лейтенант и зашагал дальше.
Лувсан с иронией тихо произнес:
«Куда нам с тобой летать! Для тебя самое подходящее дело строить фанерные самолеты». Но старший лейтенант услышал эти слова, круто повернулся н сурово заметил: [80]
— Прошу не насмехаться! Когда нужно, родина позовет. Запомни это хорошенько, друг мой!
И пошел в сторону укрепления зенитки. Лувсан так и остался с разинутым ртом. «Кажется, переборщил, — подумал он. — Кто с начальством не ладит, не поднимется никогда. Что за проклятый невоздержанный язык!»

5

Перед закатом солнца возле ложного аэродрома остановились более шестидесяти телег, запряженных верблюдами и нагруженных кизяком. Оказывается, сомон Очирбаянмунх поставил воинам кизяк для топлива. Командир встретился с караванщиками, выделил им пятерых бойцов. Они завезли кизяк в аэродромную ограду и высыпали из деревянных ящиков, образуя при этом тридцать холмов. Для бойца Лувсана этот случай обернулся неслыханным счастьем. Дело в том, что караванщиками оказались его земляки. Более того, среди них была и его любимая девушка Ариунсана, о которой он денно и нощно думал. Пока караванщики разгружали кизяк, Лувсан встретился с Ариунсаной, узнал о здоровье родных и близких, о том, что они, опасаясь слухов о войне, перекочевали на север до самой Яхийской Гоби и горы Баян-Уул. Лицо Ариунсаны, хотя и обветренное, не потеряло вспыхивающего жаром румянца. Из-под халата соблазнительно округлялись маленькие груди, крутые бока, тоненькая талия. Она улыбалась широко открытыми глазами, и этот взгляд говорил о большой любви к Лувсану. Он был счастлив и, пользуясь вечерними сумерками, успел даже тайком от людских глаз поцеловать ее в пылающую щеку. Ариунсана нисколько не смутилась. В ответ обвила руками его шею и поцеловала прямо в губы.
— На мое счастье, ты здесь оказался. Хоть повидались один раз, — сказала тихо девушка и подарила ему голубой шелковый платок. Среди монгольских девушек распространен такой обычай. Своим любимым, находящимся на воинской службе, они дарят голубые шелковые платки.
— Я твой платок случайно порвал о железную сеть. Но все равно храню его.
— А я храню твой карандаш.
Вглядываясь в ее нежные карие глаза, Лувсан сказал: [81]
— Ты храни мой карандаш и не пиши им письма. Ариунсана маленькой ручкой схватила его за воинский ремень.
— Ничего, если только о сетку порвал платок. Лишь бы пуля не задела его.
— Не беспокойся. Да, совсем забыл. Друг твой отличным стрелком стал.
— Это хорошо. Охотник или табунщик, говорят, в армии лучше других себя чувствует.
Пока влюбленные вели этот разговор, старший лейтенант начал торопить караванщиков, требуя немедленно покинуть аэродром. Но они возражали ему: утомленные верблюды лежали на земле. И людям и животным нужна была передышка, поэтому договорились тронуться в обратный путь до рассвета. Этому, конечно, Лувсан очень обрадовался. Но просить увольнения у командира боялся. И не просить тоже не мог, словом, он попал в трудную ситуацию. Но старший лейтенант давно обратил внимание на молодых. Он вспомнил свою любимую песню, в которой пелось о двух влюбленных, разлученных воинской службой. Ему стало жалко юношу и девушку, и он вызвал к себе Лувсана.
Вглядываясь в растерянное, мрачное лицо Лувсана, он спросил:
— Та девушка в коричневом халате кем доводится тебе?
— Невестой, командир!
— Ты иди к караванщикам и проследи, чтобы после полуночи они отправились в путь.
— Понял! Есть проследить!
— Исполняйте!
Глядя на ожившие, радостные глаза Лувсана, старший лейтенант едва сдерживал смех. После его ухода он вздохнул и подумал: «Время становится тревожным. Солдату тяжело во время войны. Надо бы и мне повидаться с Сундэрьей», — вспомнил он любимую, которая жила в Улан-Баторе.

6

Караванщики тронулись в путь еще до рассвета. Они уже спускались по северному склону горы Мунхэты, когда вдруг раздались какие-то взрывы. Там, где остался аэродром, к небу взметнулся сноп огня, послышался [82] грохот орудий. Караванщики погнали верблюдов, которые раздраженно выли, но все же ускорили шаг. В этом хоре верблюжьего рева ясно послышался женский голос:
— Бог ты мой, Лувсан мой, солдатики мои, как они там?!
В это время Лувсан находился уже в укреплении и думал про караванщиков: «Уже порядочное время прошло, как они тронулись. Успели небось удалиться. Он был почему-то спокоен. Задержись немного — могли бы попасть под бомбежку».
Наутро выяснилось, что два вражеских самолета бросили на аэродром пять бомб. Одна бомба разорвалась как раз там, где недавно стояла палатка Ариунсаны. Лувсан покрылся холодным потом. «Хорошо, что поторопили. Командир наш — опытный человек. Все может предусмотреть...»
Старший лейтенант, обращаясь к бойцам, оказал:
— Противник нас уже обнаружил. Хотя фронт Халхин-Гола находится отсюда примерно в четырехстах километрах, самураи, которые хотят сражаться с нами, дали о себе знать. Будем бдительны.
Вечером у пяти холмиков из кизяка разожгли огонь. Оказывается, дарга Зайсанов напоминал именно об этом, когда сказал, что здесь будут и свет и огонь. Но вражеские самолеты появились только на следующий день к обеду и напали на аэродром. Бойцы из укрытий тянули веревки, чтобы стоявшие на приколе самолеты шевелились. При первой атаке японцы, видно, сбросили все свои бомбы. Раздался оглушительный грохот, густой черный дым клубился к небу, запахло горелым.
После первой вражеской атаки самолет Лувсана остался цел и невредим. Вдруг Лувсан заметил, что два самолета противника, оставляя за собой черный дымный след, упали к северо-западу от аэродрома. Но остальные развернулись и опять с грохотом и свистом пронеслись над аэродромом. После второй — разлетелся в щепки. Лувсан схватил винтовку, два раза выстрелил вслед уходящему самолету, выскочил из окопа, побежал в убежище зенитчиков, которые направляли свое орудие вслед за удирающим к юго-востоку вражеским самолетом.
— Попал! — радостно крикнул один из бойцов.
И действительно, японский самолет, прочерчивая в небе дымный след, упал за озером Мунхэты, и вскоре раздался взрыв. [83]
Во время этого налета зенитчики сбили три японских самолета и четыре обратили в бегство. Пять бойцов получили кое-какие царапины, а Цэвэну оторвало три пальца. Его срочно послали в госпиталь Баян-Тумена. Из ложных самолетов шесть были разбиты, разрушен один дом.
Командир взвода, взяв с собой вооруженных солдат, объехал на машине ложный аэродром и затем сказал:
— Ничего, обошлись без человеческих потерь. Только бедный Цэвэн остался без трех пальцев... Товарищи, теперь все надо приготовить к бою.
На аэродром прислали дополнительные зенитные орудия. В качестве командира взвода приехал новый человек. Старший лейтенант Жигжидсурэн, отличившийся стрелок Лувсан, Бекболат и другие, всего семь человек, были вызваны в Баян-Тумен.

7

Боец Лувсан из Баян-Тумена был отправлен на халхин-гольский фронт. Много раз бывавший в боях, он и теперь находился на передовых позициях. На самом краю укрытия, сооруженного из цепей, Лувсан установил свой легкий пулемет. Стрельба немного поутихла, пыль стала оседать, а дым улетучиваться. Во время передышки ему удалось сделать несколько глотков из фляги.
В этот миг воздух наполнился оглушительным ревом моторов. Это было 22 июня 1939 года. В два часа пополудни в небо Халхин-Гола поднялось 120 японских, 95 советских и монгольских самолетов и началось жестокое сражение. Это было первое крупное столкновение двух миров: капиталистического и социалистического.
— Никогда раньше не видел столько самолетов! — пораженно воскликнул Лувсан.
Он наблюдал, как дерется наш самолет под номером 11 с японским. Они гонялись друг за другом. Наконец японский самолет загорелся и начал падать.
— Ура! Наш самолет победил! — крикнул Лувсан от радости.
Но в это время два вражеских самолета напали на наш. Он изменил направление, резко взмыл вверх и тут же открыл огонь по японскому самолету, который потерял равновесие и начал снижаться. А другой, видно, испугался и полетел прочь. [84]
— Ура одиннадцатому! — крикнул Лувсан с тем же вдохновением.
Тут он заметил, что вражеские войска под прикрытием черного дыма приближаются к ним. Лувсан открыл пулеметный огонь.
В это время в некотором отдалении разорвались гранаты, и Лувсан потерял сознание...
Когда он пришел в себя, то почувствовал, что левое плечо сильно болит, и из разговоров с сопровождающими выяснил, что его отправляют в госпиталь.
— Я же нормально чувствую себя, верните меня обратно на фронт. — начал он просить находящихся рядом людей.
На аэродроме остановилась машина «скорой помощи» Лувсан заметил в это время, что самолет под номером одиннадцать, оставляя за собой пыльный хвост, подруливает к аэродрому. «Кто же летчик?» — заинтересовался Лувсан и стал приглядываться к самолету.
С большим удивлением он узнал в приближающемся пилоте старшего лейтенанта Жигжидсурэна. Он не знал, что старший лейтенант учился в 3-й школе летчиков в древнем русском городе Оренбурге, где-то на берегах реки Урала, которая протекает по необъятным просторам соседнего могущественного государства, называемого Советским Союзом, что он учился вместе с самим Зайсановым.
— Товарищ командир! А товарищ командир! — кричал Лувсан.
Он рывком поднялся, но тут же почувствовал, что весь мир качается... Перед глазами поплыл красноватый шар, потом он стал постепенно рассеиваться и из неопределенного пространства понемногу обозначились густые черные брови, высокий нос, блестящие черные глаза старшего лейтенанта Жигжидсурэна.
— Ты ранен, Лувсан? — спросил он.
— Слегка есть...
— Надо немедленно лечиться. Молодец! Терпеливым оказался, — сказал командир, обнял его и поцеловал в лоб.
От сильного объятия командира Лувсану стало больно в плечах, и он чуть не застонал, но не признался в этом старшему лейтенанту.
Лувсан провел в госпитале пятнадцать дней, а затем принимал участие в сражении при Баин-Цагане. Он не [85] участвовал непосредственно в атаках, потому что стал снайпером взвода. Находясь на передовых позициях, которые заняла его часть, он наблюдал за противоположной стороной. Ему было поручено ликвидировать вражеских снайперов.
— Смотри-ка! Вон в укрытии за горящим танком находится вражеский снайпер. Он отлично замаскирован и, кажется, хорошо стреляет. Уничтожь его! — приказал командир, передавая Лувсану бинокль.
Лувсан стал наблюдать в бинокль. На расстоянии восьмисот метров он увидел голову японца, которая то исчезала, то появлялась. Солдат целился прямо в него. Лувсан нагнулся. Пуля попала в железную каску, отскочила рикошетом, завизжала, как бы признаваясь: «Не сумела пробить». Лувсан поменял место и прицелился. Японец попался на мушку. «Нельзя его упускать», — подумал Лувсан.
— Скорее стреляй! — крикнул командир.
Отец учил Лувсана, что, прежде чем выстрелить, охотник должен выполнить три условия, только тогда он попадет в цель. Во-первых, нельзя моргать глазами. Во-вторых, нельзя дышать. В-третьих, ни один мускул у него не должен дрогнуть, кроме пальца, нажимающего на курок. Лувсан расслабился, затаив дыхание, и нажал курок.
Командир, наблюдавший в бинокль, воскликнул:
— Молодец! Он опрокинулся!
И хлопнул Лувсана по плечу. После этого вражеские солдаты замолчали. Стало тихо. Лувсан вспомнил, что прежний командир был летчиком, и, прищуриваясь, посмотрел вверх.
В небе творилось нечто невероятное. В воздушном бою участвовало около сотни японских, штук семьдесят советских и монгольских самолетов. Один советский истребитель уничтожил японский самолет, но сам попал в окружение трех вражеских самолетов. Лувсан даже привстал с места, вытянул руки.
— Скорее открывайте огонь! Где вы, зенитчики! — закричал он.
Но никто ему не ответил. Находившийся рядом новый командир нетерпеливо шептал:
— Выходи из окружения! Вверх, вверх взмывай! У советского самолета, кажется, боеприпасы кончились. Он вдруг повернулся в сторону, хотел пропеллером [86] срезать хвост у одного из вражеских самолетов (такие случаи раньше наблюдались), но японская машина уклонилась в сторону и начала удирать. Советский самолет резко отскочил в сторону и неожиданно столкнулся с другим японским самолетом. Оба загорелись и взорвались.
— Бедный летчик! Пожертвовал жизнью, — со слезами проговорил Лувсан.
В это же время он заметил, что в схватку с японцами вступил самолет под номером 11, который атаковал противника.
— Наш командир! — крикнул Лувсан. — Давай, давай! Сражайся!
Одиннадцатый поджег еще один вражеский самолет, приближавшийся к нему, полетел за ним, словно хотел убедиться, что он действительно падает, снова взмыл вверх, перелетел через гору Баин-Цаган и исчез за темными облаками.
Лувсан крикнул вслед удаляющемуся самолету:
— Это наш командир! — и шепотом добавил: — Только бы живой остался мой командир.
Слезы потекли из его глаз, и он потихоньку вытер их платком, подаренным Ариунсаной.
— О каком командире все шепчешь? — спросил новый комвзвода.
— О моем командире, он пилот, и пилот настоящий, — ответил Лувсан.