От amyatishkin Ответить на сообщение
К amyatishkin Ответить по почте
Дата 02.09.2007 17:55:07 Найти в дереве
Рубрики до 1936 г.; Версия для печати

еще из той же книжки про авиацию

весьма интересная книжка "обо всем", но про аваицию, ес-но, почти нет



Февраль 1916
12, пятница

Сегодня же начальнику штаба было доложено следующее письмо, написанное на четвертушке с печатным бланком:
«Астраханская Народная Монархическая Партия. Учредительный Комитет, 2 февраля 1916 г.:
Его Величеству Государю Императору.
Царская Ставка.
Туча аэропланов в несколько тысяч сможет прорвать фронт армии в любом месте, уничтожив бомбами все сооружения, орудия и все живое на многие десятки верст.
Мне кажется, что немцы непременно проделают это при весеннем наступлении. Мысль эта преследует меня неотступно, хотя, быть может, покажется понимающим и смешной. Простите, Государь, что я дерзаю высказать ее Вам.
Верноподданный Вашего Императорского Величества глубоко преданный председатель Астраханской народной монархической партии Н. Тиханович-Савыцкий».
Алексеев наложил резолюцию:
«В копилку курьезов. Поменьше бы пошлой трусости и побольше бы спокойствия у этих деятелей. Одного преследуют аэропланы, другого собаки... Нет конца «преследованиям» и наплыву этих писем».




24, среда

Удалось узнать много интересного относительно нашего воздухоплавания. Мой собеседник — очень хорошо подготовленный офицер — не мог говорить без крайнего волнения обо всем, что у нас происходит в этой области. Наша авиация еще и теперь в младенческом состоянии. Мало кто видит ее и еще меньше тех, кто получает от нее действительную пользу. Все дело до войны было поставлено неправильно в самом корне. Это была спортивная организация, совершенно не изучавшая военную разведку, мало того — считавшая ее неважной и потому не нужной. Управление аппаратом и рекорды высоты и длины — вот и все. Соответственно с этим подбирались, конечно, и летчики. Это были спортсмены, искатели приключений или новых неизведанных ощущений, часто аферисты карьеры. Состав офицеров самый разношерстный, очень малокультурный; часто — выгнанные из полков. Генеральный штаб совершенно не обращал на авиацию никакого внимания и нисколько не заботился об использовании ее в практическом отношении; и понятно, что когда началась война, ровно никто не знал, что с ней делать. Никакой выучки, никакой программы. Учились, конечно, у немцев, но так, что и до сих пор ничему не выучились.
В июле 1914 г. войска вышли в поле, не имея никакого понятия ни об аппаратах, которые могли попасть им в руки, ни о том, что они из себя представляют, на что пригодны, чего от них можно ждать и т. д. Офицерский состав армии проявил в этом отношении преступное незнание азбуки. Нечего было удивляться, что в течение всего первого года войны ваши войска обстреливали собственные аппараты. Во всей армии не было ни одного азбучного руководства для [304] пехоты, кавалерии и артиллерии, по которому можно было наладить это ознакомление хоть как-нибудь... Ясно, что приходилось отдавать приказы вроде следующего, отданного по I армии Ренненкампфом:
«В армию прибыли новые быстроходные аэропланы, по фигуре весьма похожие на немецкие, без всяких отличительных знаков. Принимая во внимание, что при таких условиях отличить наш аэроплан от немецкого невозможно, строжайше воспрещаю, под страхом немедленного расстрела, какую бы то ни было стрельбу по аэропланам. Всех виновных в стрельбе по аэропланам, прикажу расстреливать на месте преступления, не обращая внимания на его звание; при невозможности же выяснить, кто первый открыл огонь, — расстрелять всю команду. Приказ этот прочесть и объявить буквально всем чинам. В целях собственного скрытия от взоров с неприятельских аэропланов следует при появлении аэроплана прижиматься к лесу, прятаться в дома, при движении — останавливаться, ложиться на землю; при необходимости ставить палатки — располагать таковые во дворах, в садах, в лесу; орудия, пулеметы, зарядные ящики, повозки маскировать, закрывая их сверху ветвями» (17 сентября 1914 г.)...
Пожалуй, одного этого приказа достаточно, чтобы французы расстреляли самого такого командующего армией в момент его подписания. Разве это не государственная измена?
Конец приказа был подсказан уже опытом, стоившим всей нашей армии многих тысяч жертв. Ни в уставе полевой службы, нигде подобных указаний в мирное время дано не было — генеральный штаб не удосужился, его отдел обучения войск продолжал рисовать биваки в мерочку схемами, которые были уместны разве только в турецкую кампанию.
«Еще в начале войны указывал, — читаем в приказе Брусилова по VIII армии от 29 мая 1915 г., — как надо располагаться на отдых, чтобы не быть замеченными воздушными разведчиками.
Между тем по-прежнему войсковые части, и в особенности парки и обозы, продолжают становиться строго придерживаясь уставных форм — квадратиками, без всякого применения [305] к местности. Требую со смыслом располагаться на биваке, укрывая повозки под деревья, заборы или строения; а в случае невозможности — маскируя отдельные повозки ветвями, охапками сена и т. п. Коновязи разбивать по опушкам или внутри рощ, людей располагать по дворам или палатками, но рассредоточено, преимущественно в лесках. При совершении маршей пехота должна, завидя аэроплан, немедленно сворачивать на обочины, останавливаться и даже ложиться, пока не пролетит аэроплан, — словом, всячески стараться затруднять разведку летчикам противника... Надо придерживаться устава не как слепой стены; начальникам вдумчиво относиться к своим обязанностям и, учитывая новый народившийся фактор — воздушную разведку, — приложить все старания, чтобы затруднить таковую».
А этот «новый фактор» народился уж совсем въявь еще за пять лет до войны, и наши военные агенты неоднократно предостерегали генеральный штаб о том, что будет сыпаться на голову войск кроме снега и дождя. Но разве наш генеральный штаб может так спешить? Разве спешка соответствовала бы его достоинству и престижу? После того было сделано несколько изданий полевого устава и ни в одном он не обмолвился ни звуком. И это не государственная измена?
Спустя два месяца войны, за который мы потеряли более 400 000 нижних чинов, войска сами поняли наконец то, о чем опять-таки в мирное время наши военные агенты доносили на Дворцовую площадь, а именно — процитирую лучше приказ по Сев.-Зап. фронту от 23 сентября 1914 г.:
«Из наблюдений за работой немецких аэропланов и время боев в Вост. Пруссии выяснилось, что немцы широко пользуются ими при определении дистанций для артиллерийского огня и корректирования его»...
Вот когда мы узнавали методы борьбы противника, вырабатываемые им задолго до войны в мирное время...
Приведу другой приказ главнокомандующего Сев.-Зап. фронтом:
«В последнее время все чаще и чаще раздаются жалобы войсковых начальников на недостаточную продуктивность [306] работы летчиков даже в решительные периоды операций. Ссылка в данном случае летчиков на устарелость систем наших аппаратов, неблагоприятные атмосферные условия и пр. не могут иметь места уже по одному тому, что на войне не время критиковать и заниматься разработкой проектов лучших аппаратов, и усилия всех чинов армии должны быть направлены к наиболее продуктивному использованию существующих аппаратов. Что ссылка на устарелость аппаратов не всегда справедлива, явствует хотя бы из того обстоятельства, что, в то время как крепостной авиационный отряд производит блестящие рекогносцировки на изношенных «фарманах», рядом стоящие с ними корпусные авиационные отряды не могут вылететь даже на «ньюпорах»... Главнейшей же причиной малой продуктивности работы летчиков я считаю недостаточное сознание важности воздушных разведок для разработки и ведения современных операций, отсутствие должного военного распорядка в авиационных отрядах, а также и не всегда ясное понимание войсками того, что может дать воздушная разведка и что можно потребовать от нее при не вполне благоприятных атмосферных условиях» (13 декабря 1914 г.).





март
2, среда

Очень интересный разговор с полковником Немченко о нашей авиации.
Сначала наши летчики готовились в Гатчинской школе; потом, когда авиационное дело было передано в безответственное ведение вел. кн. Александра Михайловича, была образована вторая школа — в Севастополе. Направление этих школ различное. Руководитель Гатчинской школы полковник Ульянин считал, что летчики должны быть основательно подготовлены к своей сложной деятельности, должны уметь фотографировать, понимать и читать свои фотографические снимки, знать все приемы разведки и прочее. Великий князь все время стоял на спортивной точке зрения, говоря, что никаких особых знаний летчикам не надо, нужны только смелость и умение обращаться с аппаратом в любом положении. При выходе на войну дело дошло до того, что авиационные части оставили свои фотографические аппараты в казармах в числе имущества, сданного на хранение местным воинеким [347] начальникам... Теперь, спустя полтора года войны, великий князь начал наконец склоняться на сторону Ульянина, образовал в Киеве особую школу наблюдателей и пр., но самого Ульянина все-таки сослал во Францию в качества приемщика заказанных там аэропланов и моторов к ним. Я видел снимки ульянинских учеников, сделанные в эпоху осады Перемышля. Это действительно дело. Оно требует обработки каждого снимка со стороны наблюдателя и топографа; последний, пользуясь снимком и пояснениями наблюдателя, должен уметь развернуть все это в план, который и будет служить помощью войсковым частям. Образцы такого развертывания, сделанные Ульяниным, удивительно ясны и просты. Полковник Немченко вырабатывает в дежурстве, при котором состоит, штаты инженерных и авиационных частей и только теперь после долгой борьбы ему удалось провести мысль, чтобы в каждом корпусе при авиационном отряде состоял один офицер-топограф. Вел. князь приглашал его к себе в помощники, на что Немченко ответил: «Покорно благодарю ваше высочество; это кончится скорым отчислением меня в резерв чинов». — «Как вы предусмотрительны», — ответил великий князь, разгаданный в своем тайном намерении. Он уже пробовал удалить его из Ставки то под видом приемщика во Францию, то под каким-то другим соусом. Немченко мешает ему постоянным отрицанием всего того, что представляется князем в области ведаемых им в дежурстве штатов. Что касается типа «Ильи Муромца», то дело с ним очень неладно. Сикорский не получил патента, потому что им не введено ничего нового: увеличены все линейные размеры аппарата и вместо двух поставлены четыре двигателя; вот и все. Заготовительная цена «Муромца» в мирное время была 38 000 р., теперь — 150 000, как заявил строящий их завод, директором которого состоит генерал Шидловский... Цифра эта что-то высока. Между тем заказано 40 аппаратов, да еще с запасными частями для каждого по 50 000 руб. Это дает общую стоимость казенного заказа в 7 000 000 рублей. Шидловскому же, произведенному в генералы Сухомлиновым и им же устроенному на завод, поручено [348] заведование «Муромцами» и в армии, чему в нашем дежурстве очень способствовал полковник Гаслер. Таким образом, Шидловский самого себя контролирует и аттестует...
На бумаге сейчас числится 10 аппаратов, на деле их только 3, остальные никуда не годны; два из них на Ю.-Зап. фронте, а один на Северном, где, однако, считается 8. Немченко все время долбит о том, чтобы освободить Шидловского от заведования.
Все это выслушал и Пустовойтенко, который пришел в комнату во время демонстрирования Немченко снимков Перемышля полковнику Кудрявцеву для внесения им дополнений в его брошюру, которую он стал дополнять раньше выхода ее в свет. Для Пустовойтенко все это было новостью, не исключая и возможности передавать авиационные фотографические снимки в виде планов. Он заметил, что пока все эти снимки делались для глаз начальства; Немченко ядовито прибавил, что, кроме того, не понимающие дела офицеры генерального штаба, увидев такие снимки, приказывали подшивать их к делу. Между тем наши фотографические аппараты очень хороши, и, как это ни странно, до войны французы приезжали к нам изучать их. Вся материальная часть для производства воздушной фотографии у нас, вообще, есть и в порядке, но ею все еще не пользуются, а способы и указания для техники этого дела настолько не выработаны, что войсковые начальники совершенно не знают ее и не в состоянии даже определить время дня, сообразно солнечному освещению, когда летчикам надо заняться съемками местности.
Если бы не случайная мысль Кудрявцева поговорить с Немченко да не случайная же мысль Немченко принести ему громадный альбом снимков Перемышля, и если бы не совершенно случайный приход в это время Пустовойтенко, то не было бы того, что уже сегодня сделано именно по приказанию генерал-квартирмейстера: 1) Северный и Ю.-Западный фронты запрошены телеграммой, сколько у них «Муромцев», сколько из них фактически несут работу по разведке и бомбометанию и какая интенсивность этой работы. Западный фронт был запрошен, в каком положении находится [349] там воздушное фотографирование. Сообщили, что оно идет и часть позиций противника уже отпечатана в полуверстном масштабе; 2) в брошюру Кудрявцева введено указание на разъясненную выше техническую сторону дела; 3) составлено будет наставление, как переводить фотографии на план...
И все у нас так. Кудрявцев, автор такой ответственной работы, ничего не знал о том, что случайно услышал сегодня от Немченко. Неизвестно все это еще и начальнику штаба, которому в бытность его на фронте никто никогда ничего подобного не рассказал... Вот результат деятельности великого князя и постоянного «контакта» генерального штаба с военными техниками... Ну, разве можно спокойно все это записывать!
Что касается топографов, то, разумеется, надо их взять из полков, где они командуют ротами — чушь страшная, понятная, однако, их начальнику генералу Померанцеву.
О подборе офицеров-летчиков Немченко сказал буквально то же самое, что мной было записано недавно.
Теперь замечается новое течение: на мотор сажать унтер-офицера или вообще нижнего чина, знающего саму машину и управление ею, а офицера держать на аппарате в качестве наблюдателя. Когда предлагали это гораздо раньше, великий князь не соглашался и по существу, и по таким основаниям, как неудобство для офицера сидеть рядом с солдатом... О, святая романовская глупость!





апрель
18, понедельник

Я уже несколько раз воспроизводил вздор, распространяемый иностранной прессой, без указания на его лживость, могущий потом считаться достоверным. Вот новые образцы.
....
«Царь с генералом Брусиловым обходили длинный фронт рекрутов, когда незамеченный австрийский летчик сбросил несколько бомб, из которых одна попала в самую гущу войск. Не привыкшие к огню солдаты бежали в паническом ужасе, причем едва не пострадал царь. Щекотливсть положения была еще усилена тем обстоятельством, что царь совершенно растерялся. Он излил весь свой гнев на генерала Брусилова, не принявшего достаточных мер охраны, и вызвал обратно на Юго-Западный фронт уволенного уже генерала Иванова («Hamburger Nachrichten», 19 апреля).






26, вторник

Сиверс сообщил вел. князю Александру Михайловичу, что войска продолжают расстреливать свои аэропланы, совершенно не будучи знакомы с нашими аппаратами. Это свидетельствует о том сплошном незнании авиационного [624] дела, на которое я уже указывал. Сегодня Александр Михайлович донес об этом Алексееву и высказал мнение, что если за 22 месяца войны войска не научились отличать свои аппараты от чужих, то теперь уже поздно устанавливать какие-либо особые опознавательные знаки, тем более что пока их изучат, их будут продолжать расстреливать. Да и установление их не имело бы значения, потому что немцы сейчас же стали бы применять точно такие же знаки... Словом, получилось заколдованное кольцо романовского идиотизма.





май
1, воскресенье

Телеграмма вел. князя Александра Михайловича Алексееву:
«На сегодняшнее число имеется в запасе г. в. т. у. (главного военно-технического управления) 1 Вуазен с мотором, который мной направлен на Западный фронт, и 42 Перасоля с двумя гномами. Минимум еженедельной потребности отрядов в новых аппаратах составляет от 30 до 40 штук. Вы можете видеть, в каком безотрадном положении находится [632] авиационное дело; несмотря на все мои старания, оно не улучшается. Александр».
Дайте этому теленку сосочку! Прохвост!